А. Т. Твардовский «Я убит подо Ржевом» Анализ стихотворения

«Я убит подо Ржевом» анализ стихотворения Твардовского по плану и кратко. «Я убит подо Ржевом» – образец военной лирики, написанный под впечатлением реального случая. Оно изучается школьниками в 11 классе. Предлагаем облегчить подготовку к уроку, используя краткий анализ «Я убит подо Ржевом» по плану.

Отрывок стихотворения «Я убит подо Ржевом»

Я убит подо Ржевом,

В безыменном болоте,

В пятой роте, на левом,

При жестоком налете.

Я не слышал разрыва,

Я не видел той вспышки,—

Точно в пропасть с обрыва —

И ни дна ни покрышки.

И во всем этом мире,

До конца его дней,

Ни петлички, ни лычки

С гимнастерки моей.

Я — где корни слепые

Ищут корма во тьме;

Я — где с облачком пыли

Ходит рожь на холме;

Я — где крик петушиный

На заре по росе;

Я — где ваши машины

Воздух рвут на шоссе;

Где травинку к травинке

Речка травы прядет, —

Там, куда на поминки

Даже мать не придет.

Краткий анализ стиха «Я убит подо Ржевом» А.Т. Твардовского

Вариант 1

По форме стихотворение А.Т. Твардовского «Я убит подо Ржевом» (1945 — 1946) представляет собой диалог-нравственное завещание убитого в боях подо Ржевом солдата своим соотечественникам и единомышленникам – тем, кто остался сражаться с фашизмом.

Основная идея этого завещания звучит в финальных строках произведения: «Я вам жить завещаю — Что я больше могу?» Но жить, заклинает герой, всегда помня о своей стране и о тех, кто погиб во имя нее.

Стихотворение сюжетно: лирический герой рассказывает «собеседникам» свою личную историю: «Я убит подо Ржевом, В безымянном болоте…», которая перерастает в историю миллионов людей, историю целой страны. Понять это помогает, в том числе, и перечисление важнейших этапов войны, которые стали для всех русских людей вехами их личной жизни.

Самое страшное для героя не то, что «во всем этом мире ….ни петлички, ни лычки с гимнастерки моей», не то, что «для меня — ни известий, ни сводок после этого дня». Больше всего солдат переживает о том, что не сможет больше воевать — помогать наступлению столь важной для всех победы. Его смерть, как и смерти миллионов убитых, как и жизнь тех, кто остался сражаться, может оправдать лишь одно – победа.

А ее, по мнению героя, могут обеспечить живые. Так тема памяти в стихотворении начинает переплетаться с темой ответственности и нравственного долга живых перед своей страной и своим народом (характерная черта поэтики Твардовского).

Передать трагедию героя, мысли автора помогают художественные средства стихотворения. Поэт использует экспрессивную лексику («ни дна, ни покрышки», «точно в пропасть с обрыва») и синтаксис (обилие умолчаний, неполных предложений), что позволяет передать глубину переживаний лирического героя, силу его трагедии. Этому способствует обилие восклицательных и вопросительных (риторических) предложений, обращения.

Кроме того, в стихотворении много метафор («машины воздух рвут», «речка травы прядет» и пр.) и эпитетов («горький год», «фронт горел» и т.д.)

Вариант 2

Как говорят древние священные писания, одним из способов получить лучший исход после собственной гибели, является пасть на поле бранном за праведное дело. Таким образом, воины, которые отстаивают собственную землю или какие-то высокие идеалы, автоматически как бы причисляются к святым и в этом действительно есть смысл. Даже на элементарном уровне простой обывательской морали, погибшей за какой-то идеал является праведником.

Твардовский пишет “Я убит подо Ржевом” по окончанию Второй мировой, он рассматривает идеал защиты родины, отпора вражеским захватчикам. Помимо этого, в своем стихотворении он сравнивает святое дело и советскую власть, ставит эти феномены в один ряд. Дополнительно основным приоритетом рассматривается мотив спасения родины и подвига воинов, которые ради своего дела не различают живых и павших, но просто выполняют свою задачу ради чего-то более высокого, чем существование отдельного человека.

Рассуждения поэта в целом понятны и патриотическая риторика, которая видится сквозь весьма популярное стихотворение, тоже в какой-то степени достойна уважения. Тем более, сам Твардовский является фронтовиком и было бы не совсем этично ставить в упрек ему подобную эксплуатацию образа павшего воина. При этом, безусловно, при прочтении подобных стихотворений следует разделать тонкую грань, когда поэт говорит о растворении павшего воина в этом мире в заре, полях, реке, шоссе, траве, о, по сути, великой суровости гибели («ни известий, ни сводок», «вечная память – кто завидует ей») и когда явно навязывает чувства живущих, чувствам погибших, наподобие: «и у мертвых, безгласных, есть отрада одна».

Твардовский великолепно понимал нелепость гибели на войны и деструктивность всего этого предприятия как такового, эти мысли есть в других его военных стихотворениях, которые выглядят именно как гуманистические, антивоенные. Тем не менее, одним из самых его знаменитых творений становится именно Я убит подо Ржевом, которое наряду со вполне разумными мыслями транслирует тягу к гибели, деструктивные идеи фактически самоуничтожения, которые были так весело приняты советскими детьми. Как ни печально, но счастье и гибель навряд ли, возможно ставить рядом, но такое искаженное понимание счастье равно как искаженное понимание подвига, довольно легко имеет отклик в доверчивых сердцах.

Вариант 3

По форме стихотворение А.Т. Твардовского «Я убит подо Ржевом» (1945 — 1946) представляет собой диалог-нравственное завещание убитого в боях подо Ржевом солдата своим соотечественникам и единомышленникам – тем, кто остался сражаться с фашизмом.

Основная идея этого завещания звучит в финальных строках произведения: «Я вам жить завещаю — Что я больше могу?» Но жить, заклинает герой, всегда помня о своей стране и о тех, кто погиб во имя нее.

Стихотворение сюжетно: лирический герой рассказывает «собеседникам» свою личную историю: «Я убит подо Ржевом, В безымянном болоте…», которая перерастает в историю миллионов людей, историю целой страны. Понять это помогает, в том числе, и перечисление важнейших этапов войны, которые стали для всех русских людей вехами их личной жизни.

Самое страшное для героя не то, что «во всем этом мире ….ни петлички, ни лычки с гимнастерки моей», не то, что «для меня — ни известий, ни сводок после этого дня». Больше всего солдат переживает о том, что не сможет больше воевать — помогать наступлению столь важной для всех победы. Его смерть, как и смерти миллионов убитых, как и жизнь тех, кто остался сражаться, может оправдать лишь одно – победа.

А ее, по мнению героя, могут обеспечить живые. Так тема памяти в стихотворении начинает переплетаться с темой ответственности и нравственного долга живых перед своей страной и своим народом (характерная черта поэтики Твардовского).

Передать трагедию героя, мысли автора помогают художественные средства стихотворения. Поэт использует экспрессивную лексику («ни дна, ни покрышки», «точно в пропасть с обрыва») и синтаксис (обилие умолчаний, неполных предложений), что позволяет передать глубину переживаний лирического героя, силу его трагедии. Этому способствует обилие восклицательных и вопросительных (риторических) предложений, обращения.

Кроме того, в стихотворении много метафор («машины воздух рвут», «речка травы прядет» и пр.) и эпитетов («горький год», «фронт горел» и т.д.)

Стихотворение «Я убит подо Ржевом» – анализ по плану

Вариант 1

История создания

Военная литература часто была продиктована писателям самими кровавыми событиями и реальными человеческими историями. Не исключение и анализируемое стихотворение. Историю его создания поведал сам автор в специальной заметке, опубликованной в 1969 г.

В конце лета 1942 под Ржевом вспыхнул бой, очевидцы сравнивали его с адом. В это время в госпитале А. Твардовский увидел Василия Бросалова – бойца, которого тяжело ранили в упомянутом сражении. Он находился между жизнью и смертью, когда же на короткое время приходил в чувство, рассказывал о немецко-русском столкновении. Матери Бросалова отправили похоронку, но мужчине удалось выжить.

Анализируемое стихотворение было создано в 1946 году. Несмотря на то, что прототип лирического героя выжил, стихотворение написано от имени погибшего солдата.

Тема

Темой произведения автор выбрал чувство долга перед Родиной и вечную память о тех, кто отдал жизнь за счастливое будущее народа. Главная проблема подсказывает, что стихотворение относится к национально-патриотической лирике. Впрочем, в нем можно выделить и философскую составляющую. Автор подчеркивает, что земная жизнь – это лишь этап на пути к вечному бытию. Ушедшие в мир иной всегда находятся рядом с живыми, поддерживая их и направляя на истинный путь.

Проблема стиха раскрывается в пламенных речах лирического героя. В первых строчках солдат рассказывает об обстоятельствах своей гибели. Он говорит, что был убит на «безымянном болоте», намекая, что понимает: его тело здесь не найдут. Это подтверждают и следующие строчки: «И во всем этом мире до конца его дней — ни петлички, ни лычки с гимнастерки моей». Смерть настигла героя неожиданно, он даже не услышал взрыва и не почувствовал боли.

Далее оказывается, что тленное только тело, душа же остается на родной земле. Она всюду следует за сослуживцами, напоминая им о долге перед Отечеством. Душа мертвого товарища пытается подбодрить солдат, чтобы те не сдавались. Она желает тем, кто остались на земле быть счастливыми.

В какой-то момент погибший боец обращается к живым от имени всех, кто теперь не с ними. Погибшие желают знать, что «врага обратили назад». В последних строчках лирический герой обращается ко всем соотечественникам с завещанием, в котором раскрывает высшие жизненные ценности.

Композиция

Стихотворение по смыслу можно разделить на две части, которые, однако, не идут одна за другой, а чередуются, тесно переплетаясь между собой. В одной из частей лирический герой рассказывает, как он погиб и где его похоронили. Вторая часть – послание сослуживцам и соотечественникам, которое призывает защищать Родину и быть счастливыми в новой жизни.

Формально произведение состоит из 42 катренов (четверостиший). Строфы логической цепочкой раскрывают заявленные темы.

Жанр

Жанр стихотворения – послание, так как его основу составляет обращение к другим людям. Есть в стихе и элементы сюжетной лирики – рассказ героя о гибели и освобождении территорий от захватчиков. Стихотворный размер – двустопный анапест. А. Твардовский использует перекрестную рифмовку АВАВ, мужские и женские рифмы.

Средства выразительности

В тексте произведения автор использует средства выразительности. Это основные инструменты для раскрытия темы и реализации идеи. Также при помощи них создается образ лирического героя, воспроизводятся его чувства и эмоции.

Ключевую роль играет метафора: «корни слепые ищут корма во тьме», «машины воздух рвут на шоссе», «нашим прахом по праву овладел чернозем», «нас, что вечности преданы». Эпитеты придают раздумьям целостности, а чувствам и эмоциям – выразительности: «родимая отчизна», «безымянное болото», «суровая борьба».

Языковые средства, использованные в тексте, отличаются оригинальностью, помогают передать настроение лирического героя и атмосферу стиха в общем. В некоторых строфах эмоциональный фон создается при помощи аллите­рации, например, согласных «ш», «ч», «с»: «Наши очи померкли, пламень сердца погас».

Вариант 2

Данное произведение, как и “Василий Теркин” принято относить к стихотворениям с патриотической лирикой, одним из тех, что были написаны Твардовским. И ведь не зря – основная тема этого произведения — глубокая скорбь о погибших, та самая, что заставляет молчать даже самого сурового вида человека.

Александр Трифонович имел понятие о войне не от других – он лично прошёл сотни километров по извилистым и трудным дорогам Родины. И стихи его выражают всю суровость тех времён, всю правду, которую автор видел своими глазами. Но, несмотря на это, они всё же полны отечественного оптимизма, веры в русскую армию.

Будучи одним из лучших, стихотворение покоряет сердца не только своей технической стороной, но и смысловым содержанием. Как ни странно, оно построено в форме монолога от лица неизвестного солдата, убитого во время военных действий. Лирический герой здесь выбран особенный, несмотря на его простоту — ведь он был одним из многих, кто погиб в суровые годы войны.

Его гибель мало отличается от множества других в те времена: обычный бой, коих тогда было тысячи, смерть от бомбежки, да и похоронен он был в неназванном болоте, совместно с другими безымянными солдатами. Тела павших рядовых со временем слились с родной землей, что, испокон веков, даёт начало всему, о чём говорят эти строки:

Я — где корни слепые

Ищут корма во тьме;

Я — где с облачком пыли

Ходит рожь на холме;

У мёртвых, что остались на войне, остались много вопросов к живым. Захватили ли их родной Ржев? Защитили Москву их собратья? Не дали соратники одержать врагу победу? И многие другие, важные сердцу вещи. Они хотят знать, что их смерть не напрасна, о чём сообщается в этих строках:

Я убит и не знаю,

Наш ли Ржев наконец?

Удержались ли наши

Там, на Среднем Дону?..

Но в то же время, они не хотят верить в то, что такое могло бы случиться. Солдаты надеются на то, что их братья отстоят своего народа и выстоят эту войну:

Нет, неправда. Задачи

Той не выиграл враг!

Нет же, нет! А иначе

Даже мертвому — как?

Несмотря на весь трагизм этого монолога, под конец солдат желает тем, кто всё же смог выжить и одержать победу, всё то, на что он способен. А именно – свято хранить эту победу, быть счастливыми, но не хвастаться ею и помнить, какие жертвы стояли за всем этим:

И беречь ее свято,

Братья, счастье свое —

В память воина-брата,

Что погиб за нее.

Говоря о произведении в целом, нельзя не отметить то, что автор специально использует различные языковые стили и средства, а также повторы. Повторы же можно увидеть в нескольких контекстах, что только помогает углядеть в этом стихотворении главные слова. Те самые, что отражают цель, ради которой оно было написано. Ведь с помощью него автор пытается донести до нас то, что война – это воистину ужасная вещь.

Вариант 3

Я убит подо Ржевом — стихотворение Твардовского, которое возвращает нас в прошлое, в годы, когда в стране разразилась война, а наши дедушки и бабушки ценой своей жизни, защищали родную землю. Я убит подо Ржевом, что мы изучили на уроке, возвращает нас в лето 1942 года, когда рядом с Ржевом развернулась жесточайшая и кровавая битва, забравшая жизни многих солдат. Именно этому сражению, а вернее его участникам, посвятил свою работу Твардовский, чей анализ мы будем делать дальше.

Свое стихотворение Я убит подо Ржевом представил поэт в виде некоего монолога, что стало завещанием убитого для его соотечественников и товарищей по оружию. Как пишет автор от лица лирического героя, его убили внезапно подо Ржевом, он даже не понял, как это произошло. Вот только эта личная история тут же становится историей тысяч таких же солдат, которые воевали и погибали.

Читая данное завещание, мы видим насколько переживает герой. Но переживает не о том, что не получит больше он известий, не о том что не будет о нем сводок. Он переживает о том, что не сможет больше встать в ряды защитников и дальше сражаться за Родину. Будучи уже мертвым, солдат равно продолжает интересоваться, как там ребята, чей Ржев, смогли ли отбить город наши войска или он уже в руках врага. Для погибшего важно знать, не напрасной ли была его жертва, ведь наибольшей наградой не столько для живых, сколько для мертвых является осознание того, что эта жертва была во имя Победы, и что Родина спасена.

В конце своего стихотворения от лица умершего солдата автор обращается к будущим потомкам, где завещает жить всем, кому удалось выжить. Он завещает тем, кто будет возрождать страну, быть счастливыми и продолжать служить Родине достойно и с честью. Автор призывает беречь Отечество, свое счастье в память о тех, кто отдал жизнь, сражаясь за Победу.

Анализ стихотворения «Я убит подо Ржевом» Твардовского

Вариант 1

А. Твардовский посвятил свою жизнь описанию Великой Отечественной войны. Автор стремился взглянуть на войну глазами ее участников. Стихотворения поэта — не обобщенный взгляд сверху, а искренний рассказ очевидца событий. Очень часто Твардовский использует внутренний или прямой монолог лирического героя. Стихотворение «Я убит подо Ржевом» основан на реальной истории. В 1942 г. состоялось одно из решающих и наиболее кровавых сражений – битва за Ржев.

Даже бывалые солдаты признавали небывалый масштаб операции. Число погибших исчислялось сотнями тысяч. Один из рядовых участников битвы, В. Бросалов, был смертельно ранен. Он не сразу был обнаружен санитарами и долгое время находился на грани жизни и смерти. За это время солдат передумал многое и уже смирился со своей гибелью. Впоследствии он рассказал Твардовскому о своих размышлениях, и поэт отразил их в своем стихотворении «Я убит подо Ржевом» (1946 г.).

Произведение представляет собой монолог погибшего солдата. Его смерть была внезапной и чудовищной. Разрыв снаряда не оставил от человека ни малейшего следа («ни петлички», «ни лычки»). Советский боец словно бы растворился в природе и стал ее частью. Но в размышлениях солдата о том, что ему не досталось даже человеческой могилы, нет сожаления. Главная его забота направлена в будущее. Главный герой не может успокоиться от того, что не знает результата сражения, за который он отдал свою жизнь. Твардовский использует очень выразительный прием, называя противника опосредованно через разрядку («за ним», «он»). Это усиливает образ врага, выступающего в качестве темной непреодолимой силы.

Боец уверяет сам себя, что победа его народа неизбежна, иначе зачем нужны были такие огромные жертвы. Все павшие на поле боя сражались за свою Родину. Ее имя и пожелание победы звучали перед смертью. Гибель огромного числа людей не может быть напрасной. Мертвые завещают все свои несбывшиеся надежды, неполученные награды, нерожденных детей тем, кто остался жив. Это священное завещание обязывает живых продолжать борьбу («мертвых проклятье – кара страшна»).

Солдат уверен, что не только состоявшееся сражение, но и все последующие вели только к победе. Он с радостью приветствует «побратимов», которые постепенно продвигаются к западным границам. Главное сожаление героя – невозможность никак выразить свои чувства. Он мечтает о мимолетном воскрешении, чтобы только разделить радость от победы.

Автор стирает грань между мертвыми и живыми. И те, и другие стремятся к общей цели. Это единение символизирует величину народного духа, который невозможно сломить.

Вариант 2

В августе 1942 года состоялось знаменитое сражение подо Ржевом, которое вошло в историю Второй мировой войны как одно из самых кровавых и продолжительных. До сих пор еще живы очевидцы этих трагических событий, которые утверждают, что видели самый настоящий ад на земле. Этой трагической странице в истории русско-немецкого противостояния Александр Твардовский посвятил свое стихотворение под названием «Я убит подо Ржевом». Оно было написано в 1946 году и основано на реальных событиях, поэтому неудивительно, что автор выступает от имени солдата.

В стихотворении не указывается, кто он. Однако доподлинно известно, что прототипом персонажа этого произведения стал Владимир Бросалов, мать которого получила похоронку. Однако судьба распорядилась так, что этот солдат не погиб, а был лишь тяжело ранен. С ним Александр Твардовский встретился в госпитале, где и узнал трагическую историю не только молодого бойца, но и из первых уст услышал о боях подо Ржевом, жестоких, кровопролитных и унесших тысячи человеческих жизней.

«Этот месяц был страшен, было все на кону», — отмечает герой стихотворения, рассказывая о боях на Ржевско-Вяземском направлении. Сам герой, получив тяжелое ранение, в это время находится между жизнью и смертью. Иногда, приходя в сознание, он ощущает себя мертвым и задается вопросом: «Кому теперь принадлежит Ржев, и смогли ли советские войска его отбить?». Вопрос это не праздный, так как обычному солдату хочется знать, не напрасной ли была та жертва, которую он принес во имя победы. Для него даже на том свете отрадно было бы осознавать, что «мы за Родину пали, но она – спасена».

В этих строчках заключена настолько огромная сила духа, что не вызывает сомнений последующее утверждение автора «те, что живы, что пали – были мы наравне», Твардовский словно бы стирает грань между живыми и мертвыми, доказывая тем самым, что и после гибели советские солдаты продолжали защищать свою землю. И пример тому – главный герой стихотворения, для которого в какой-то момент стало уже не важно прошлое и настоящее. Его волнует будущее, в котором этому солдату, возможно, не найдется места. Поэтому, обращаясь ко всем тем, кто выжил в этой войне, герой произведения отмечает: «Вам я жизнь завещаю, что я больше могу?». Свою миссию этот солдат считает выполненной, и уже не имеет значения то состояние, в котором он находится. Главное, знать, что победа осталась за нами, пусть и далась она слишком дорого.

Вариант 3

Стихотворение “Я убит подо Ржевом” была написано Александром Твардовским в 1946 году. Главное темой этого произведения является тема войны, жестокой и беспощадной. Здесь автора описывает страшные события битвы подо Ржевом в ходе Великой Отечественной войны. Повествование в стихотворении ведётся от лица раненого солдата, который рассказывает нам всё, что виде своими глазами во время трагического сражения.

В первой строфе автор показывает нам обстоятельства гибели воина. Солдат умер “в безымянном болоте, при жестоком налёте”. С жизнью он попрощался в неизвестном месте, резко и неожиданно, “точно в пропасть с обрыва”. Это подчеркивает то, что таких историй гибели солдат миллионы, и огромное множество из них погибли в таких же страшных условиях, беспамятно, в совершенно безымянных местах. В следующих трёх строфах погибший солдат описывает свои родные места, а именно то, как “с облаком пыли ходит рожь на холме”, “где крик петушиный на заре по росе”, “где — травинку к травинке — речка травы прядёт”.

Всё это у героя вызывает только тёплые эмоции, но сейчас ему горько, ведь солдат убит, и для него “ни известий, ни сводок после этого дня”. Воин уже не может видеть всего, что происходит в его родных окрестностях сейчас. Следующие строфы показывают нам сожаление убитого солдата о том, что тот не может узнать “наш ли Ржев наконец?”, живы ли те воины “на Среднем Дону”.

Все эти строки вызывают печаль у солдата, которые не может больше воевать и сражаться за свою Родину, помогать своим братьям. В одной из строф слышится уверенность солдата в том, что “задачи той не выиграла война”. У воина уже тогда было предчувствие, что победит русская армия, и Родиона будет спасена. Стоит обратить внимание на то, как погибший солдат относится к войне.

Он рад победе и особенно счастлив отдать долг Родине. Воин желает, чтобы эта победа запомнилась всему народу. Он верит в то, что “недаром боролись мы за Родину-мать”. Боец не намерен проиграть в сражении, хорошо чувствуется его боевой дух в строках “вы должны были, братья, устоять как стена”. “И никто перед нами из живых не в долгу” — говорит солдат. Он не просит ничего у выживших, лишь хочет, чтобы они были счастливы в жизни, с честью дальше служили. Последние три строфы несут в себе исключительно позитивный посыл. Здесь воин желает народу иметь чистое небо над головой и не предавать Родину. Боец лишь хочет, чтобы победу свято берегли и всегда помнили воина-брата, что спас родную землю от врага.

Полный анализ стихотворения «Я убит подо Ржевом» А. Т. Твардовский

Вариант 1

Стихотворение Твардовского «Я убит подо Ржевом…», анализ которого мы проведем, стало одним из самых знаменитых, и ему посвящена уже немалая литература. Наиболее детальный анализ дан А. Абрамовым и Л. Тагановым. История создания стихотворения рассказана самим Твардовским в специальной заметке (1969).

В «Я убит подо Ржевом…» говорит из могилы отдельный, хотя и безымянный человек. Он «выше смерти» и слышит, что о нем «потомки говорят», — «предан вечности», но сам он говорит о себе с большой сдержанностью, воинской конкретной точностью, скромностью. И в стихотворении соединяется двойное чувство — реальности смерти, ее бесповоротности, полноты ее трагизма и реальности общности людей и, таким образом, преодоления ею смерти. Поэтому обращается мертвый боец не к потомкам и не к самому себе, а к собратьям по оружию, и даже продолжает обсуждать ход боевых действий, ибо продолжается битва: «Я убит и не знаю, / наш ли Ржев, наконец?» И думает не о том, будут ли слышать его потомки, хотя и просит не забывать своих современников и братьев по оружию, — а думает о продолжающемся ходе боя.

И тут напоминает, что мертвым дано «грозное» и «горькое право», что «мертвых проклятье / — эта кара страшна». Но напоминает, предупреждает только ради самих живых, ради того, чтобы «братья» могли «устоять, как стена» в борьбе с врагом жизни на земле. Поэтому угроза карами играет лишь мимоходную роль. А главное — сердечный, братский разговор. Слово «братья» проходит через все стихотворение; живые для этого мертвого прежде всего братья, во всем равные друг другу и друг от друга неотделимые.

Жизнь — это счастье. Но счастье включает в себя честь и верность Родине, мужество, скромность, память о других людях и о всем пережитом. Жизнь — это счастье братства. Братство между живыми включает и братство живых и мертвых как коллективность человеческого бессмертия. Принцип братства развернут в стихотворении как лирический и вместе с тем эпический и драматический принцип, в конкретности и воинского дела, и общности жизни на земле, общности, в которой как бы растворяется и вместе с тем продолжается, и расширяется жизнь человека, погибшего за жизнь других людей. Братство выражено как новая форма лирики другого человека — лирики погибшего брата, как живого. Впервые и в русской, и мировой поэзии лирика мертвого стала не замогильным голосом, а настоящей живой речью, продолжением многих разговоров, столь присущих всей лирике Твардовского. И это, можно сказать, развернутая, по-своему стройная беседа, со своеобразным четким воинским порядком, в отличие от непосредственности, как бы отрывочности разговора в «Двух строчках».

Беседа содержит в себе и элементы рассказа в стихах, и еще один вариант соединения различных времен в одном лирическом времени. Изложено событие, затем идет размышление о нем и по поводу, монолог и скрытый диалог, призыв и обращение, со сменой разнообразных интонаций — от непосредственно товарищеской, свойской, почти домашней речи солдата с солдатами или брата с братом до речи торжественной, приподнятой, с включением таких слов, как «очи». Многоплановость и элементы рассказа в стихах проявились в большом размере стихотворения — 168 строк, 42 строфы. Но и повествовательные моменты включены в ткань типичного лирического размышления и прямого обращения.

Большие размеры могут даже восприниматься как некоторая растянутость (например, об этом пишет Евтушенко в своей статье о Твардовском). Однако стихотворение «Я убит подо Ржевом… » Твардовского принципиально трудно сократимо, ибо оно все же очень плотное, в своей широкозахватности; является редким примером предельного объема единого лирического высказывания, не теряющего, или точнее — мало теряющего в своей лирической концентрации, несмотря на столь большой объем. Лирическое высказывание здесь выступает как типическое лирическое время, но его рамки еще более расширяются. Оно включает в себя судьбу человека и целую историю войны, в ее трех временах — прошедшем, настоящем и будущем — и целую панораму разнообразных сторон, действий, моментов, настроений, человеческих отношений в ходе войны и разнообразие самой жизни на земле.

Но это один однократный разговор, в один определенный момент исторического и личного времени. Разговор только что убитого, когда еще битва не кончилась. Во время этого разговора незримо входит и время авторского «я», которое переселилось в лирического героя, но знает то, чего лирический герой не мог знать, а мог только предполагать. Убитый еще не знал — «наш ли Ржев», не знал, «удержались ли наши ‚/там , на Среднем Дону». Он погиб в один из самых критических, страшных моментов войны, когда «было все на кону». И ему нужно было спорить, убеждать себя и других, что враг победить не может, уверять себя и других, что «у мертвых безгласных / есть отрада одна» — знать, что «мы за Родину пали, / и она спасена». Автор говорит его голосом уже после победы.

Движение стихотворения состоит в расширении исходного времени и совместном движении зримого и незримого времени. Исходный пункт описан с обычной для Твардовского «географической» и воинской привязкой, как в стихах военного корреспондента или в стихах из записной книжки. «Я убит подо Ржевом, / В безыменном болоте. / В пятой роте, на левом, / При жестоком налете». Подчеркнута безыменность этого болота, перекликающаяся с безыменностью самого бойца. Упомянуто даже положение в воинском подразделении. Все точно. С краткостью и деловитостью солдата. Скрытая эмоция содержится лишь в слове «жестоком». И затем с такой же точностью описан самый процесс гибели: «Я не слышал разрыва, / Я не видел той вспышки, / Точно в пропасть с обрыва — / И ни дна, ни покрышки». Так мог бы рассказать о своей смерти человек, который наблюдал ее сам со стороны.

Напряжение самого момента смерти было усилено не только сравнением с падением в пропасть с обрыва, но и системой звучаний. Неожиданной, редкой в русском стихе и еще более редкой у Твардовского сквозной рифмовкой на [ы], усиленной внутренним ассонансом: «слышал — вспышка» — 5 ударных [ы] в одном четверостишии! Как будто крик боли, ужаса, или звук (неуслышанного!) завывания снаряда! И дальше конкретизируется самый образ смерти, ее реальности: «И во всем этом мире, / до конца его дней, / ни петлички, ни лычки / с гимнастерки моей». Ощущение пропасти смерти подкреплено резким расширением масштаба, смерть продолжается до конца дней всего этого мира, с несколько неожиданным скрытым допущением, что может быть еще какой-то другой, не этот мир. И грандиозность — не бессмертия, а, так сказать, предельной долговечности самой смерти оттенена резко контрастной малой деталью солдатской гимнастерки, связывающей весь этот мир и все его дни с конкретностью повседневного воинского быта.

Соответственно меняется строение хода речи, синтаксис. Погибший солдат начинает комментировать свою смерть с воинской энергией и сжатостью языка, преодолевая первую ошеломленность. Продолжается и разворачивается на целом четверостишии синтаксическое строение последней строчки предыдущей строфы. И во всей этой строфе — ни одного имени существительного в именительном падеже, ни одного глагола: ни подлежащего, ни сказуемого! Звуковая огласовка при этом несколько смягчается — вместо истошного [ы] господствуют ударные [э], [и], появляется более мягко звучащая внутренняя рифма — «лич… лыч…». Но эта огласовка также связана с предыдущим повторением рифмы на [ы], с перекличкой ударных [о] и [а]. А затем развернуто изображение продолжающейся жизни мира и жизни умершего.

Я — где корни слепые

Ищут корма во тьме;

Я — где с облачком пыли

Ходит рожь на холме;

Я — где крик петушиный

На заре по росе;

Я — где ваши машины

Воздух рвут на шоссе;

Где травинку к травинке

Речка травы прядет, —

Там, куда на поминки

Даже мать не придет.

Двенадцать строчек произнесены одним дыханием, одним периодом и содержат в себе панораму разнообразных форм жизни на земле в ее сегодняшней конкретности, в том, что мог бы видеть и погибший, и как бы видит сейчас. Видит и слышит систему деталей именно движения жизни — от корней слепых, которые ищут корма, до машин, рвущих воздух. Каждая деталь содержит в себе целую сценку движения, переданного глаголом, в сопровождении предметных связей. А там, где глагола нет (крик петушиный на заре), также есть скрытое указание на движение. Детали играют роль не только метонимий, но и метафор, даже олицетворений, — не только оживлены, но и одушевлены, и сопряжены с другими деталями и приметами жизни.

Корни — не просто корни, а «слепые», и они «ищут» корм, и указано где — «во тьме», — намек на темноту внутри почвы. Рожь не только «ходит», но ходит с облачком пыли, и даже указано, где именно — «на холме». Машины, как живые, «рвут» воздух, как некий твердый предмет, метафора передает энергию движения, и указано где — «на шоссе». А в завершение речка становится пряхой, особо тщательной. Детали, с одной стороны, смело метафоричны, а с другой стороны, точно соответствуют тому, что реально происходит или может происходить и в той бытовой достоверности, которую посмертно продолжает погибший боец.

Но в последних двух строчках стихотворения «Я убит подо Ржевом…» Твардовского это постоянное указание места действия, это «где» вдруг получает еще один смысл, выводящий за пределы того, что непосредственно сейчас может видеть и слышать убитый, — «там, куда на поминки даже мать не придет». И это — после утверждающей силу жизни панорамы и фантастического соприсутствия в ней умершего — возвращает нас к исходной обстановке смерти, ее суровой реальности. Ибо что может быть страшней такой смерти, когда даже мать не сможет прийти на поминки! Ибо «там» продолжается битва, ибо там — безыменное болото, ибо там, как сообщается в стихотворении дальше, зарыт был этот боец «без могилы». Панорама жизни и преодолевает, и усиливает ужас этой смерти. Движение интонации передает силу напора жизни после смерти, напора жизни реального конкретного человека, личности «я» (4 раза повторяется это «я»), — напора с ораторским подъемом, пафосом; передает силу разнообразия, всей динамики бытия, — но и силу смерти. Смерть есть смерть, и личное «я» переходит в то сверхличное «я», которое живет вместе с корнями в почвах или в той ржи на том холме.

Богатой, хотя и неточной рифмой «слепые — пыли» продолжается звучание той вспышки и последующих слов «петлички» — «лычки». А последняя строфа уже прямо усиливает контраст жизни и смерти. Речка прядет — как живая, но мать не придет, хотя, может быть, продолжает жить. Само звучание перекликается и с журчанием речки — скопление [р], повторы [тр], [пр], и со звучанием строфы, описывающей разрыв снаряда, гибель человека. И богатая глагольная рифма «прядет … придет» усиливает ощущение контраста и слитности всего этого переживания.

Переживание-высказывание сливает напор продолжения жизни и трагизм битвы жизни со смертью. В этой битве «я» побеждает, но ценой своего «я». Побеждает как частица общности всей жизни на земле. Вся панорама изображена в настоящем времени, как мгновенное впечатление только что убитого, но чудесным образом продолжающего жить человека. В это настоящее время включены, однако, разные пласты времени, движущиеся с разной скоростью, движение корней в почве и движение машин, рвущих воздух. А последняя строчка содержит неожиданный переход в будущее время. Но такое будущее, которое выражает всю силу только что прошедшего в этом настоящем времени.

Далее стихотворение «Я убит подо Ржевом…» Твардовского отходит от непосредственного изображения случившегося события. Но битва продолжается всем ходом стихотворения. Всем ходом размышления-разговора, вопросов и призывов, в совершившемся и предполагаемом ходе войны, но в рамках той ее реальности, которая известна автору. В нее входят и прошлое, и несколько будущих времен, в самых разнообразных хронотопах, уже не только в безыменном болоте, а от «заволжской дали» и пламени кузниц Урала «за спиной» фронта — до Европы. И Берлин… «назван был под Москвой».

Таким образом, рамки «я» все больше раздвигаются, в размахе простора всего гигантского фронта народной войны за жизнь на земле. И время расширяется в вечность — «нас, что вечности преданы». Но вечность в свою очередь стремится к концентрации, к одному мигу воскресения мертвых «в залпах победных». И реальность воскресения состоит в продолжающем звучать силой лирики «голосе мыслимом» погибшего и всех погибших. «Я», таким образом, здесь везде говорит от имени «мы», но в конце стихотворения опять преобладает высказывание от «я» — «Я вам жить завещаю», вместе с напоминанием о других «я». Ибо фигурирует и другой, конкретный и безыменный, тот, что был убит еще раньше, «еще под Москвой». Друзья, товарищи, братья сливаются в этом «я». И в этом голосе сама вечность может сгуститься в миг воскресения, а с другой стороны, само пространство битвы расширяется до всей земли, но всех ее проявлениях: «Ах, своя ли, чужая, / вся в цветах иль в снегу…»

Борьба и взаимопревращения жизни и смерти ходом стихотворения утверждают непреодолимую силу потока жизни, в форме именно лирического высказывания, «я» как «мы» и «мы» как «я». Это высказывание однократное, несмотря на то, что в него включены многократные и многоразмерные ситуации времени. Ибо говорится здесь, сейчас, сию минуту, одним мыслимым голосом. Но этот голос не является строго индивидуализированным, у него нет никаких только личных примет, как их не было и у того солдата, о котором написал Исаковский. Он не привязан и к строго определенной социально-бытовой конкретности, как это было во многих стихах у Твардовского и других поэтов 30—40‑х годов. Это голос не только фантастический, но и условно обобщенный, с типическим для Твардовского слиянием речи автора и его героя. Элементы солдатского просторечия включены в разнообразную разговорную и книжную речь. Эта речь не исключена и для того солдата, но не в обычных условиях своего быта, а в особом, уже более идеальном своем бытии. И его речь становится многоголосой и единой одновременно, хором разных голосов.

Соединены, как и в «Двух строчках», непосредственно, с бытовой достоверностью, реальное и сказочно-реальное. Элемент сказочности больше обнажен, подчеркнут. Сказочные голоса мертвых в мировой лирике и до этого не раз звучали, но впервые голос мертвого достиг такой жизненной конкретности. В «Я убит подо Ржевом…» сказочный голос при всей своей реальности вместе с тем является условным, и поэтому спор критиков о соотношении фантастичности и условности в этом стихотворении излишен. Оно и фантастическое, и условное, и вместе с тем предельно точное, достоверное изображение реальности войны, переживаний личности как народа и народа как личности.

Соответственно многослойности, многоликости этой реальности движение интонации в едином разговоре соединяет пласты ораторской, песенной и собственно разговорной интонации, в самых разных вариантах и взаимопереходах. Вопросы, восклицания, раздумья, задержки речи, короткие фразы из двух слов, разнообразно интонированные («Наше все!», «Может быть…», «Нет же, нет…», «Нет, неправда…» и т. д.). И более развернутые (хотя в большинстве строф все же в рамках одного четверостишия), и разнообразно построенные, с разнообразными соотношениями прошедшего, настоящего, будущего времени, полные и неполные, главные и придаточные предложения, иногда с переходами в разные времена в пределах одной фразы. Повелительные, изъявительные, условные наклонения. Одним словом, чуть ли не весь синтаксис русского языка в одном лирическом высказывании. Отсюда, в частности, типичное для Твардовского обилие тире, связанных с ним эллипсов, многоточий, вместе с набором всех знаков препинания. В этом соединении преобладает то, что связано с углубленным раздумьем, и с пафосом вопроса, и с пафосом веры, утверждения.

Все варианты интонации упакованы, в отличие от «Двух строчек», в более жесткую, однотипную систему строфики, близкую к традиционной куплетной схеме; строфика соединяется с еще большей многоплановостью общей композиции и с многообразием внутри схемы относительно мелких, но художественно значительных вариаций. Например, там, где нарастает тема смерти до темы грозного права мертвых, меняется схема рифмовки /a b b a /. Вместе с корреляцией «грозное… горькое» это создает особую эмоциональную выделенность слова.

Прослеживается система разнообразных повторов и вариаций, которая заслуживает специального разбора. Здесь отмечу лишь, что повторяются прежде всего ключевые слова; особенно много повторов личных, притяжательных и указательных местоимений в разнообразных контекстах. И вариаций слов, определяющих братство, товарищество, жизнь, живое, и слов, определяющих смерть, мертвое. Иногда повторяются целые строчки: «Я убит подо Ржевом», «Та последняя пядь». Сильно варьируются и типы рифм — от очень богатых, включая и корневые (например, «обратили — побратимы»), до, хотя и редких, глагольных, иногда внешне небрежных, слабых. Все это в совокупности создает подвижную многострунную динамику речи.

Господствующая, основная струя подчеркнута и системой звучания, которая включает в себя весь набор гласных и согласных, весь набор гласных и в рифмах, но с резко выраженными доминантами. Так в стихотворении «Я убит подо Ржевом… » Твардовского совокупностью всех поэтических средств создается еще один вариант музыки разговорной речи и углубленного лирического психологизма, здесь — психологизма народности личного переживания-размышления, хотя без той авторской рефлексии, начало которой было положено в «Двух строчках».

И еще один вариант синтеза лиризма объективной ситуации, лиризма другого человека в едином авторском, через речь этого человека, лирическом высказывании. И роли лирического героя в лирическом стихотворении. Лирической героики, включившей в себя эпическое и трагедийное начало. И еще один вариант новой структуры многопластового лирического времени, выходящего из времени в вечность и возвращающегося к самому себе. Здесь — особого мира времени, вмещающего в себя реальность жизни после смерти и времени после времени.

Времени человека после того как его время кончилось. И еще один вариант превращения прозы в поэзию, и более того — суровой реальности в чудо при сохранении этой реальности. Этот вариант, вместе с «Двумя строчками», открывал один из новых путей развития нашей лирики, в том числе тех, которые особенное значение получили уже гораздо позже, в 60‑е и даже 70‑е годы.

Полный текст стихотворения «Я убит подо Ржевом»

Я убит подо Ржевом,

В безыменном болоте,

В пятой роте, на левом,

При жестоком налете.

Я не слышал разрыва,

Я не видел той вспышки,—

Точно в пропасть с обрыва —

И ни дна ни покрышки.

И во всем этом мире,

До конца его дней,

Ни петлички, ни лычки

С гимнастерки моей.

Я — где корни слепые

Ищут корма во тьме;

Я — где с облачком пыли

Ходит рожь на холме;

Я — где крик петушиный

На заре по росе;

Я — где ваши машины

Воздух рвут на шоссе;

Где травинку к травинке

Речка травы прядет, —

Там, куда на поминки

Даже мать не придет.

Подсчитайте, живые,

Сколько сроку назад

Был на фронте впервые

Назван вдруг Сталинград.

Фронт горел, не стихая,

Как на теле рубец.

Я убит и не знаю,

Наш ли Ржев наконец?

Удержались ли наши

Там, на Среднем Дону?..

Этот месяц был страшен,

Было все на кону.

Неужели до осени

Был за ним уже Дон

И хотя бы колесами

К Волге вырвался он?

Нет, неправда. Задачи

Той не выиграл враг!

Нет же, нет! А иначе

Даже мертвому — как?

И у мертвых, безгласных,

Есть отрада одна:

Мы за родину пали,

Но она — спасена.

Наши очи померкли,

Пламень сердца погас,

На земле на поверке

Выкликают не нас.

Нам свои боевые

Не носить ордена.

Вам — все это, живые.

Нам — отрада одна:

Что недаром боролись

Мы за родину-мать.

Пусть не слышен наш голос, —

Вы должны его знать.

Вы должны были, братья,

Устоять, как стена,

Ибо мертвых проклятье —

Эта кара страшна.

Это грозное право

Нам навеки дано, —

И за нами оно —

Это горькое право.

Летом, в сорок втором,

Я зарыт без могилы.

Всем, что было потом,

Смерть меня обделила.

Всем, что, может, давно

Вам привычно и ясно,

Но да будет оно

С нашей верой согласно.

Братья, может быть, вы

И не Дон потеряли,

И в тылу у Москвы

За нее умирали.

И в заволжской дали

Спешно рыли окопы,

И с боями дошли

До предела Европы.

Нам достаточно знать,

Что была, несомненно,

Та последняя пядь

На дороге военной.

Та последняя пядь,

Что уж если оставить,

То шагнувшую вспять

Ногу некуда ставить.

Та черта глубины,

За которой вставало

Из-за вашей спины

Пламя кузниц Урала.

И врага обратили

Вы на запад, назад.

Может быть, побратимы,

И Смоленск уже взят?

И врага вы громите

На ином рубеже,

Может быть, вы к границе

Подступили уже!

Может быть… Да исполнится

Слово клятвы святой! —

Ведь Берлин, если помните,

Назван был под Москвой.

Братья, ныне поправшие

Крепость вражьей земли,

Если б мертвые, павшие

Хоть бы плакать могли!

Если б залпы победные

Нас, немых и глухих,

Нас, что вечности преданы,

Воскрешали на миг, —

О, товарищи верные,

Лишь тогда б на воине

Ваше счастье безмерное

Вы постигли вполне.

В нем, том счастье, бесспорная

Наша кровная часть,

Наша, смертью оборванная,

Вера, ненависть, страсть.

Наше все! Не слукавили

Мы в суровой борьбе,

Все отдав, не оставили

Ничего при себе.

Все на вас перечислено

Навсегда, не на срок.

И живым не в упрек

Этот голос ваш мыслимый.

Братья, в этой войне

Мы различья не знали:

Те, что живы, что пали, —

Были мы наравне.

И никто перед нами

Из живых не в долгу,

Кто из рук наших знамя

Подхватил на бегу,

Чтоб за дело святое,

За Советскую власть

Так же, может быть, точно

Шагом дальше упасть.

Я убит подо Ржевом,

Тот еще под Москвой.

Где-то, воины, где вы,

Кто остался живой?

В городах миллионных,

В селах, дома в семье?

В боевых гарнизонах

На не нашей земле?

Ах, своя ли. чужая,

Вся в цветах иль в снегу…

Я вам жизнь завещаю, —

Что я больше могу?

Завещаю в той жизни

Вам счастливыми быть

И родимой отчизне

С честью дальше служить.

Горевать — горделиво,

Не клонясь головой,

Ликовать — не хвастливо

В час победы самой.

И беречь ее свято,

Братья, счастье свое —

В память воина-брата,

Что погиб за нее.