Биография Муса Джалиль, полное имя Муса Мустафович Залилов — советский татарский поэт и журналист, военный корреспондент. Герой Советского Союза, Лауреат Ленинской премии. Член ВКП с 1929 года.
Краткая биография — Муса Джалиль
Вариант 1
Родился Мусе Джалиль в 1906 году в татарской семье. В медресе “Хусаиния” (г.Оренбург) кроме теологии обучался светским дисциплинам. С 1919 года в комсомоле. Был участником Гражданской войны. В 1927 году поступил на учебу в МГУ и через 4 года закончил его литературный факультет.
В начале 1930х годов редактировал детские журналы на татарском языке, работал в столичной газете “Коммунист”. В 1932 был направлен на Урал, в г. Серов. В 1934г в печать выходит сборник на комсомольскую тему “Орденоносные миллионы”, а также “Стихи и поэмы”. Активно работал с национальной татарской молодежью. Вначале 1940‑х был завлитом национального оперного театра и работал в секретариате Союзе писателей Татарской АССР.
В Красной армии с самого начала войны. Был военкором газеты “Отвага”, участвовал в боях под Ленинградом и на Волховском фронте. В июле 1942 получил тяжелое ранение и был пленен. В концлагере назвался Гумеровым и вступил в легион “Идель-Урал”, который фашисты предполагали использовать на восточном фронте. В польском Едлино Муса участвовал в работе подпольной группы, которая дезорганизовывала создание национального легиона и помогал бежать военнопленным. В результате действий подпольщиков один татарский батальон полностью перешел к белорусским партизанам зимой 1943. За эту деятельность Джалиля заключили в берлинскую тюрьму Моабит, а в августе 1944 его казнили на гильотине в застенках Плетцензее.
За участие в создании легиона “Идель-Урал” МГБ СССР завело уголовное дело на татарского поэта и реабилитировали только в 1953 году. В руки Константину Симонову попала “Моабитская тетрадь”, которую передал через посольство бельгийский антифашист Андре Тиммерманс, томившийся в одной камере с Джалилем. Симонов организовал перевод сборника на русский язык и написал об ее авторе статью, в которой полностью снимались тяжелые подозрения в антисоветской деятельности. В 1956 году, посмертно, Мусе Джалилю присвоили звания Героя Советского Союза.
Вариант 2
Родился в татарской семье. Учился в Оренбургском медресе «Хусаиния», где кроме теологии изучал светские дисциплины, литературу, рисование и пение. В 1919 году вступил в комсомол. Участник Гражданской войны.
В 1927 году поступил на литературное отделение этнологического факультета МГУ. После его реорганизации окончил в 1931 году литературный факультет МГУ.
В 1931—1932 годах был редактором татарских детских журналов, издававшихся при ЦК ВЛКСМ. Был завотделом литературы и искусства татарской газеты «Коммунист», выходившей в Москве. В Москве знакомится с советскими поэтами А. Жаровым, А. Безыменским, М. Светловым.
В 1932 году жил и работал в городе Серов.В 1934 году вышли два его сборника: «Орденоносные миллионы», на комсомольскую тему и «Стихи и поэмы». Работал с молодежью; по его рекомендациям в татарскую литературу пришли А. Алиш, Г. Абсалямов В 1939—1941 годах был ответственным секретарём Союза писателей Татарской АССР, работал заведующим литературной частью Татарского оперного театра.
В 1941 был призван в Красную Армию. Воевал на Ленинградском и Волховском фронтах, был корреспондентом газеты «Отвага».
В июне 1942 года был тяжело ранен, попал в плен, заключён в тюрьму Шпандау. В концлагере Муса называвший себя Гумеров вступил в подразделение Вермахта — легион «Идель-Урал», который немцы намеревались направить на Восточный фронт. В Едлино (Польша) где готовился легион «Идель-Урал», Муса организовал среди легионеров подпольную группу и устраивал побеги военнопленных (см.: Ибатуллин Т., Военный плен: причины, последствия. СПб, 1997). Первый батальон Волго-татарского легиона поднял восстание и присоединился к белорусским партизанам в феврале 1943 года. За участие в подпольной организации Муса казнён на гильотине 25 августа 1944 года в военной тюрьме Плётцензее в Берлине.
В 1946 году МГБ СССР завел розыскное дело на Мусу Джалиля. Он обвинялся в измене Родине и пособничестве врагу. В апреле 1947 года имя Мусы Джалиля было включено в список особо опасных преступников. Цикл стихов, написанный в неволе, а именно тетрадь, которая сыграла главную роль в «открытии» поэтического подвига Мусы Джалиля и его товарищей, была сохранена участником антифашистского сопротивления бельгийцем Андре Тиммермансом, который сидел в одной камере с Джалилем в Моабитской тюрьме.
В их последнюю встречу Муса сказал, что его и группу его товарищей-татар скоро казнят, и отдал тетрадь Тиммермансу, попросив передать ее на родину. После окончания войны и выхода из тюрьмы Андре Тиммерманс отнес тетрадь в советское посольство. Позднее тетрадь попала в руки популярному поэту Константину Симонову, который организовал перевод стихов Джалиля на русский язык, снял клеветнические наветы с поэта и доказал патриотическую деятельность его подпольной группы. Статья К. Симонова о Мусе Джалиле была напечатана в одной из центральных газет в 1953 году, после чего началось триумфальное «шествие» подвига поэта и его товарищей в народное сознание.
В 1956 году посмертно был удостоен звания Героя Советского Союза, в 1957 году стал лауреатом Ленинской премии за цикл стихотворений «Моабитская тетрадь».
Вариант 3
Муса Мустафович Джалиль (Залилов) родился (2) 15 февраля1906 года в деревне Мустафино Оренбургской области. Учился в духовной мусульманской школе «Хусаиния» в Оренбурге.
В 1919 году Муса Джалиль стал комсомольцем, в 1925 году вышел из печати его первый стихотворный сборник «Мы идём». В 1927 году Джалиль стал москвичом, в 1929 году вышел из печати второй сборник «Товарищи».
Муса Джалиль учился в Московском Государственном университете, на литературном факультете, после окончания которого с 1931 года был редактором татарских журналов для детей, заведовал отделом литературы и искусства татарской газеты «Коммунист», выходившей в Москве. В 1934 году были выпущены два сборника стихов Джалиля: «Стихи и поэмы» и «Орденоносные миллионы».
С 1935 года Муса Джалиль заведовал литературной частью татарской студии, образованной при Московской государственной консерватории им. Чайковского. В 1938 году открылся Казанский оперный театр, и Джалиль писал оперные либретто для этого театра – «Алтынчэч» (Золотоволосая) и «Девушка-рыбачка».
В 1939 году Джалиль возглавил Правление Союза писателей Татарии.
С началом Великой Отечественной войны поэт ушёл на фронт, в 1942 году попал в плен. Находясь в тюрьме, он продолжал писать стихи, которые вошли в цикл «Моабитские тетради» (они были вынесены на свободу его сокамерниками и в 1957 году удостоены Ленинской премии).
Полная биография — Муса Джалиль
Муса Джалиль (Муса Мустафович Залилов) родился в татарской деревне Мустафино бывшей Оренбургской губернии (ныне Шарлыкский район Оренбургской области) 2(15) февраля 1906 года в крестьянской семье. Шести лет он пошел учиться в сельский мектеб*, где за год овладел азами грамоты и вызубрил несколько сур из Корана. Вскоре семья в поисках лучшей доли переехала в Оренбург. Отцу удалось устроить сына в медресе «Хусаиния» ** . Оно считалось «новометодным», то есть прогрессивным по тем временам медресе. Наряду с обязательной зубрежкой Корана и всякого рода религиозной схоластикой, здесь изучались и светские дисциплины, велись уроки родной литературы, рисования и пения.
В годы гражданской войны Оренбург стал ареной жестоких схваток, власть попеременно переходила от одних сил к другим: свои порядки устанавливали то дутовцы, то колчаковцы. В оренбургском караван-сарае (гостинице для приезжих) двенадцатилетний Муса видел окровавленные трупы красноармейцев, женщин и детей, изрубленных белоказаками во время ночного налета. На его глазах армия Колчака устанавливала «твердую власть» — реквизировала скот, отбирала лошадей, арестовывала и расстреливала сочувствующих Советской власти. Муса ходил на митинги и собрания, жадно читал газеты и брошюры.
Когда весной 1919 года в окруженном белогвардейцами Оренбурге возникла комсомольская организация, тринадцатилетний Муса записывается в ряды Союза молодежи, рвется на фронт. Но в отряд его не берут: маленький, щуплый, он выглядит совсем мальчишкой. Вернувшись после смерти отца в родную деревню, Джалиль создает детскую коммунистическую организацию «Красный цветок» . В 1920 году по инициативе Мусы в Мустафине возникает комсомольская ячейка. Кипучий, деятельный по натуре, Муса становится признанным вожаком сельской молодежи. Его выбирают членом волостного комитета РКСМ, посылают делегатом на губернскую конференцию комсомола.
Муса не просто агитировал за новую жизнь, но и с оружием в руках отстаивал молодую Советскую власть: в отрядах частей особого назначения воевал с белыми бандами. 27 мая 1920 года В. И. Ленин подписал декрет, провозгласивший образование в составе РСФСР Татарской Автономной Республики. Появилась прочная основа для развития национальной экономики, науки, культуры. В Казань съезжаются молодые татарские литераторы, музыканты, художники, одержимые желанием принять участие в становлении нового искусства.
Осенью 1922 года в Казань переезжает и шестнадцатилетний Джалиль. «Меня вела… окрыляла вера в свою поэтическую силу»,- писал он позднее («Мой жизненный путь»).
Утреннюю тишину нарушил стук солдатских сапог. Он поднимался снизу, по гулким чугунным ступеням, громыхал по гофрированному железу открытых галерей, опоясывающих камеры… Надзиратели, обутые в мягкую войлочную обувь, ходили бесшумно. Грубо же, не таясь вели себя только стражники, отводившие на казнь осужденных. Заключенные молча прислушивались: пронесет, не пронесет? Не пронесло. Лязгнули ключи. Медленно, со скрежетом раскрылась тяжелая, плохо смазанная дверь…
В камеру вошли двое военных, вооруженных и «не очень любезных», как вспоминал позднее один из заключенных итальянец Р. Ланфредини. Зачитав по списку имена татар, они приказали быстро одеться. Когда те спросили: «Зачем? Куда?» — стражники ответили, что ничего не знают. Но заключенные, как пишет Ланфредини, сразу поняли, что их час настал.
До нас дошло несколько общих тетрадей со стихами, рассказами, пьесами юного Мусы. Уже с первых, пока что наивных, опытов чувствуется стихийный демократизм начинающего автора. Выходец из низов, немало хлебнувший горя и нужды, испытавший презрительно-высокомерное отношение байских сынков, сын старьевщика, лишь из милости взятый на казенный кошт в медресе, Муса с искренним сочувствием относится к народу. Правда, он еще не умеет облечь мысль в плоть художественных образов и декларирует ее прямо, «в лоб»:
Жизнь моя для народа, все силы ему,
Я хочу, чтоб и песня служила ему.
За народ свой я голову, может, сложу -
Собираюсь служить до могилы ему.
(«Слово поэта свободы»)
Раннее творчество Джалиля носит на себе явные следы влияния демократической татарской литературы начала XX века, в особенности поэзии Габдуллы Тукая и Мажита Гафури. С их творчеством стихи Мусы сближает гуманистический пафос, сочувствие к угнетенным, непримиримость ко злу во всех его видах.
В годы гражданской войны убежденность Джалиля в торжестве правого дела выражается в форме революционных призывов и лозунгов. Стихи этого периода примечательны открытым революционным пафосом, роднящим поэзию Джалиля с творчеством таких поэтов нового времени, как Галиасгар Камал, Мирхайдар Файзи, Шамун Фидаи и др. Обращает на себя внимание ораторский накал стихов, откровенно прокламационный стиль.
Новым было не только идейное содержание. Национальное под пером поэтов, рожденных революцией, приобретает иные формы. В поэзию проникает новая лексика. На смену традиционным восточным образам приходит революционная символика — алое знамя, пылающая заря свободы, меч революции, серп и молот, сияющая звезда нового мира… Примечательны названия юношеских стихов Джалиля: «Красное войско», «Красный праздник», «Красный богатырь», «Красный путь», «Красная сила», «Красному знамени». Поэт, настолько часто употребляет в эти годы эпитет «красный» (в его новом, революционном значении), что некоторые исследователи называют этот этап творчества поэта «красным периодом».
В Казани Джалиль работает переписчиком в газете «Кызыл Татарстан», а затем учится на рабфаке при Восточном педагогическом институте. Он знакомится с наиболее яркими представителями татарской советской поэзии: Кави Наджми, Хади Такташем, Аделем Кутуем и другими, участвует в диспутах, литературных вечерах, с головой окунается в бурную литературную жизнь республики. С 1924 года он — член литературной группы «Октябрь», стоявшей на пролеткультовских позициях. Все свободное время он отдает творчеству, активно печатается в казанских газетах и журналах.
Прикрикнув для порядка: «Шнель! Шнель!» («Быстро! Быстро!»),- стражники направились в соседнюю камеру. А заключенные стали прощаться с Ланфредини и друг с другом. «Мы обнялись, как друзья, которые знают, что больше никогда не увидятся» (из воспоминаний Ланфредини).
В коридоре слышались шаги, возбужденные голоса, покрикивания охранников. Снова распахнулась дверь камеры, и Ланфредини увидел среди осужденных на смерть Мусу. Джалиль тоже заметил Ланфредини и приветствовал его «своим обычным «салям». Проходя мимо Ланфредини, один из его новых друзей (кажется, это был Симаев) порывисто обнял его и сказал: «Ты так боялся умереть. А теперь мы идем умирать…»
В татарской поэзии 20‑х годов возникло своеобразное революционно-романтическое течение, получившее название «гисьянизм» (от арабского слова «гисьян» — «бунт»). Для него характерны повышенная экспрессия, романтический пафос, культ сильной одинокой, бунтующей личности, отрицание затхлого быта (а вместе с ним нередко и всей «низкой, грубой» действительности), устремленность к возвышенному и не всегда точно определенному идеалу. «Гисьянизм» в сугубо национальной форме отразил некоторые черты и особенности, свойственные всей молодой советской поэзии 20‑х годов.
Чуткий ко всему новому, готовый идти в ногу с веком, Муса отдал дань и этому течению. От лозунговых и откровенно агитационных стихов он делает резкий переход к сгущенной метафоричности, нарочитой усложненности поэтического языка, романтической окрыленности, масштабности «космически» отвлеченных образов: «Я солнцу новый путь открыл за мглою,//Я побывал в гостях у синих звезд,//Я небо сблизил и сдружил с землею,//Я со вселенной поднимаюсь в рост».
Его герой мечтает о вселенском пожаре, в котором сгорит все старое, отжившее. Он не только не боится смерти, а идет ей навстречу с каким-то восторженным самоотречением. «Гисьянизм» был не просто «болезнью роста», своего рода помехой на пути утверждения реалистических принципов в творчестве Джалиля и в татарской поэзии в целом. Это был закономерный этап развития. С одной стороны, в нем отразились процессы, общие для всей многонациональной советской литературы (рапповский «космизм»). С другой — своеобразно преломились многовековые восточные традиции татарской литературы, возродившиеся на крутом перевале истории.
В стихах Джалиля 20‑х годов нашли образное выражение высокие идеалы нового поколения: чистота чувств, искренность, страстное стремление служить народу. И пусть поэзия эта не знала полутонов, но она рождена и вдохновлена юношеским максимализмом, высоким накалом гражданских чувств. У этой романтически-окрыленной поэзии, при всей ее условности, было свое неповторимое очарование:
Вошла стрела под сердце…
Нараспашку
Открыта мне неведомая новь.
Течет на белоснежную рубашку
Моя еще бунтующая кровь.
Пусть я умру…
Но вы, кто по соседству
Окажетесь в иные времена,
Взгляните на рубашку — кровью сердца
В тревожный цвет окрашена она.
(«Перед смертью»)
Расстояние между берлинскими тюрьмами Шпандау и Плетцензее небольшое, каких-нибудь пятнадцать — двадцать минут на машине. Но для осужденных путь этот занял около двух часов. Во всяком случае, в регистрационных карточках тюрьмы Плетцензее их прибытие отмечено в восемь утра 25 августа 1944 года. До нас дошли только две карточки: А. Симаева и Г. Шабаева.
Карточки эти дают возможность уяснить параграф обвинения: «подрывная деятельность». Судя по другим документам, это расшифровывалось так: «подрывная деятельность по моральному разложению немецких войск». Параграф, по которому фашистская Фемида не знала никаких снисхождений…
Поэт не раз подчеркивал, что новый этап в его творчестве начинается с 1924 года: «В годы рабфака в моем творчестве наметился переворот. В 1924 году я стал писать совсем иначе» («Мой жизненный путь»). Джалиль решительно отказывается как от романтической условности, так и от восточной метафоричности, ищет новые, реалистические краски.
В стихах 1918 — 1923 годов Джалиль чаще всего пользовался различными модификациями аруза — системы стихосложения, утвердившейся в тюркоязычной классической поэзии. Прекрасно овладев арузом, Джалиль вслед за Хади Такташем переходит на более органичный для татарского языка силлабический народный стих. На смену классическим жанрам восточной лирики (газель, месневи, мадхия и др.) приходят жанры, распространенные в европейской литературе: лирическое стихотворение, лиро-эпическая поэма, песня на фольклорной основе.
В творчестве Джалиля отчетливее проявляются краски и образы реальной жизни. Этому способствует и активная общественная деятельность поэта. В годы работы инструктором Орского укома комсомола (1925–1926) Джалиль ездит по казахским и татарским аулам, орга- низует комсомольские ячейки, ведет активную политико-массовую работу. В 1926 году он становится членом Оренбургского губкома комсомола. В следующем году его посылают делегатом на Всесоюзную конференцию ВЛКСМ, где он избирается членом татаро-башкирской секции ЦК ВЛКСМ. После переезда в Москву Джалиль совмещает учебу в МГУ с большой общественной работой в ЦК комсомола. Он становится членом бюро секции и впоследствии заместителем ответственного секретаря. «Комсомольская работа обогатила мой жизненный опыт, закалила меня, воспитала во мне новый взгляд на жизнь»,- отмечал позднее поэт («Мой жизненный путь»).
Джалиль постепенно формируется как певец молодежи, поэт комсомольского племени. Многие его стихи приурочены к знаменательным датам в жизни ВЛКСМ (« Восемнадцать»), стали популярными комсомольскими песнями («Песня молодости», «Споемте, друзья», «Песня комсомольской бригады» и др.). Не случайно и то, что первый сборник Джалиля «Барабыз» («Мы идем», 1925) вышел в серии «Библиотека МОПРа***» и гонорар от него полностью был перечислен в Фонд помощи иностранным рабочим.
Значительную часть книги «Мы идем» составили стихи о дореволюционном прошлом. В следующем сборнике «Товарищу»(1929) преобладают стихи о современности и современниках. Но и в этой книге господствует тот же дух революционного аскетизма, готовности к подвигу в бою и в труде, порою даже своего рода поэтизации трудностей.
Еще одна особенность лирики Джалиля (также во многом характерная для советской поэзии 20‑х годов) — исторический оптимизм. Поэт словно бы опьянен открывшимися перед ним небывалыми перспективами. Он не просто устремлен в будущее, а как бы опережает события, воспринимает как свершившийся факт то, что только еще рождалось в муках и боли.
Односторонность мировоззрения поэта приводила к прямолинейности в лирике. Поэт не уделяет достаточного внимания раскрытию во всей глубине и противоречивости внутреннего мира своих героев. Для него гораздо важнее чувство коллективизма, общности с массой, причастности к большим делам эпохи. Лишь много позднее к нему пришло осознание самоценности каждой отдельной личности, интерес к неповторимому в человеке.
Казнь была назначена на двенадцать часов. Осужденных, конечно, привели заблаговременно. Но казнь началась на шесть минут позже. Случай для крайне пунктуальных тюремщиков исключительный… Объясняется это либо тем, что у палачей было особенно много «работы» (в этот же день казнили участников заговора против Гитлера), либо тем, что опоздал кто-то из священнослужителей, обязанных присутствовать при казни. Это были: католический священник Георгий Юрытко (в составе группы казнили и немецкого унтер-офицера, католика) и берлинский мулла Гани Усманов.
В годы учебы и работы в Москве Муса знакомится со многими видными советскими поэтами: А. Жаровым, А. Безыменским, М. Светловым. Слушает в Политехническом музее выступления В. Маяковского. Знакомится с Э. Багрицким, который переводит одно из стихотворений Джалиля. Вступает в МАПП (Московскую ассоциацию пролетарских писателей), становится третьим секретарем ассоциации и руководителем татарской секции МАПП.
Герой поэзии Джалиля — чаще всего крестьянский паренек, рвущийся к свету новой жизни. Ему не хватает знаний, культуры, но зато не занимать убежденности и веры в дело социализма («Со съезда», «В пути», «Первые дни в комсомоле» и др.). Чаще всего поэт рассказывает о себе, своей любви, дружбе, учебе, окружающем его быте («Из дневника студента», «Наша любовь» и др.). Лирический герой его стихов бескомпромиссен, одержим идеалами светлого будущего, презирает мещанское благополучие.
Есть и серьезные издержки. Исходя из рапповских установок, поэт ищет небывалые «пролетарские» краски, пытается выработать «новый поэтический язык». «И во мне, как чугун из руды — из мечтаний — выплавляешь ты волю к борьбе и труду»,- пишет он в стихотворении «Утро». Даже улица кажется герою стихотворения привлекательней оттого, что на ней стоит дымный завод. В стихах конца 20‑х — начала 30‑х годов «стальные голоса машин» порою заглушают голос поэтического сердца.
Но даже в тех произведениях, где так или иначе дают себя знать издержки рапповских установок и вульгарно-социологических воззрений, пробивается, словно талая вода из-под снега, живое, лирическое чувство. Лиризм, по единодушному признанию критики,- самая сильная сторона таланта Джалиля.
В 1931 году Джалиль заканчивает литературное отделение Московского университета по специальности «литературная критика». До конца 1932 года продолжает работать редактором детского журнала «Октябрь баласы» («Октябренок»). Затем заведует отделом литературы и искусства в центральной татарской газете «Коммунист», выходившей в Москве. Но в столице живет не так уж много, постоянно разъезжает по стране. Джалиль никогда не был только профессиональным литератором. На протяжении своей жизни он либо учился, либо работал, нередко совмещая по две-три должности одновременно. Товарищи поражались его неуемной энергии, широкой эрудиции, меткости и бескомпромиссности суждений.
Такой же была и его поэзия — порывисто-страстной, убежденной в правоте дела социализма, непримиримой к врагам и в то же время мягкой, лиричной.
Помощник надзирателя Пауль Дюррхауер, сопровождавший осужденных в последний путь, с удивлением рассказывал, что татары держали себя с поразительной стойкостью и достоинством. На его глазах ежедневно совершались десятки казней. Он уже привык к крикам и проклятиям, не удивлялся, если в последнюю минуту начинали молиться богу или теряли сознание от страха… Но ему еще не приходилось видеть, чтоб люди шли на казнь с гордо поднятой головой и пели при этом «какую-то азиатскую песню».
В 1934 году выходят два итоговых сборника Джалиля: «Орденоносные миллионы», куда вошли в основном стихотворения на комсомольско-молодежную тему и «Стихи и поэмы», включившие лучшее из того, что создано поэтом в конце 20‑х — начале 30‑х годов. Эти книги подводят итог предшествующему периоду и знаменуют начало нового, зрелого этапа.
Поэзия Джалиля становится глубже, многообразнее. Обогащается внутренний мир лирического героя. Его чувства становятся психологически достовернее, а восприятие жизни — философски значительнее, мудрее. От резкого ораторского жеста поэт переходит к доверительной лирической исповеди. От размашисто-энергичной поступи стиха — к песенной напевности.
Стиль поэта характеризуется страстным, приподнято-эмоциональным отношением к миру. С одной стороны, в этом находит выражение свойственный эпохе исторический оптимизм. С другой — проявляются черты активной, жизнедеятельной натуры и горячего темперамента поэта. Любое событие или явление действительности пробуждает у него порыв к немедленному поступку, вызывает восторженное одобрение или столь же страстное неприятие. Герой его всегда воинственно активен. Ему чужды праздная созерцательность, душевная пассивность.
Прав критик В. Воздвиженский, говоря об особенностях этого периода: «Эмоционально-образное восприятие жизни освободило поэзию Джалиля от прямолинейности, но ничуть не лишило ее обычной целеустремленности, высокого общественно-политического тонуса» . Абсолютная поглощенность делами общенародного масштаба была исторически обусловлена. Поэт был счастлив воспользоваться открытой революцией возможностью — жить жизнью других, для других, забывая о себе. В стихотворении «Года, года…», размышляя о днях борьбы и напряженного труда, оставивших морщины на лице и глубокие отметины в душе, автор заключает:
Я не в обиде.
Молодости пыл
Я отдал дням, что в битвах закалялись.
Я созидал, и труд мне сладок был,
И замыслы мои осуществлялись.
Очевидно, поэт временами ощущал разлад между голосом сердца и теоретическими установками эпохи сталинизма. Иногда, говоря словами Маяковского, он становился «на горло собственной песне». Не случайно его лирические раздумья и целый ряд любовных стихотворений остались ненапечатанными. Лиризм, свойственный творческой манере поэта, прорывается в них особенно явственно.
Да, поэт почти не показывал негативных явлений, не «разоблачал» преступлений сталинского режима, хотя, конечно, не мог не знать о них. Да и кто тогда осмелился бы это сделать? Поэзия М.Джалиля привлекает другим. Читая такие стихи, как «Зайтуне», «Родник», «Мы сквозь ресницы все еще смеемся…», «Амине», «Когда она росла», чувствуешь человеческое тепло, жизнелюбие, обаяние доброты. Это поэзия исключительной нравственной чистоты, привлекающая сердечностью и доверительностью интонации.
«Я помню еще поэта Мусу Джалиля. Я посещал его как католический священник, приносил ему для чтения книги Гете и научился ценить его как спокойного, благородного человека. Его товарищи по заключению в военной тюрьме Шпандау очень уважали его… Как рассказывал мне Джалиль, он был приговорен к смертной казни за то, что печатал и распространял воззвания, в которых призывал своих земляков**** не сражаться против русских солдат».
(Из письма Г. Юрытко немецкому писателю Л. Небенцалю.)
Джалиль часто выступает в периодической прессе со статьями, очерками, репортажами о строителях Сталинградского тракторного завода или Московского метрополитена, пишет о большевистских темпах и ударниках первых пятилеток, разоблачает бюрократов, делится раздумьями о молодежном движении и антирелигиозном воспитании. Темы эти так или иначе отразились и в его поэзии.
Если в публицистических стихах преобладает наступательный, мажорный дух, то в интимной лирике небосвод не столь безоблачен. В ней есть и грусть, и сомнения, и тяжелые переживания. «Как-то странно дружба завязалась.//Все в ней было — искренность и страсть.//Но два сильных, гордых человека,//Мы друг друга истерзали всласть» («Хадие». Из стихов, оставшихся неопубликованными). Такой же характер носят стихи <Синеглазая озорница…>, <Латифе>, <Я помню> и др. В них привлекает глубина и правдивость лирического чувства. Но поэт ошибался, полагая, что стихи такого рода имеют «слишком интимный» характер. Идеология ислама веками внедряла в сознание презрение к женщине, рассматривала ее как существо низшего порядка: бессловесную рабу, собственность мужа. В лирике же Джалиля — бережное, трепетное и нежное отношение к женщине, утверждающее ее право на самостоятельное чувство, семейное счастье, свободный выбор в любви. В этом — важный социальный аспект лирики Джалиля.
Поэзия Джалиля уже в довоенные годы перешагнула национальные рамки. Переводы его стихов печатаются в центральных газетах и журналах, входят в антологии и коллективные соборники. В 1935 году стихи поэта публикуются отдельной книгой на русском языке.
Во время последней встречи Джалиль рассказал священнику свой сон. «Ему приснилось, будто он стоит один на большой сцене, а вокруг него все было черно — и стены, и вещи»,- писал позднее об этом Г. Юрытко. Сон зловещий и потрясающий… Да, Джалиль оказался на сцене истории лицом к лицу с фашизмом. Все вокруг него было черно. И тем большего уважения заслуживает то беспримерное мужество, с каким он встретил свой смертный час…
Джалиль уже в ранних произведениях использовал фольклорные сюжеты, образы, стихотворные размеры. Особенно удачно и органично звучат фольклорные мотивы в лирических песнях. Многие песни на слова Джалиля получили широчайшую популярность и стали национальным достоянием татарского народа («Воспоминание», «По ягоды», «Волны-волны» и др.). В них — народный язык, чисто национальный юмор, лаконизм, образность. Это была не стилизация, а сознательная творческая учеба, органическое усвоение фольклора, который Джалиль справедливо называл «явлением гениальности народа».
В 30‑е годы углубляются литературные связи с писателями братских республик. Джалиль много времени отдает переводческому делу, переводит «Витязя в тигровой шкуре» Шота Руставели (в соавторстве с Л. Файзи), поэму «Батрачка» Шевченко, пушкинские стихи и романсы, стихотворения Некрасова, Маяковского, Лебедева-Кумача, Голодного, Ухсая и др.
Предвоенные годы отмечены в творчестве Джалиля усилившейся тягой к эпической широте изображения. В это время им создано несколько крупных эпических поэм. Очень интересна не опубликованная при жизни автора поэма «Директор и Солнце» (1935). Своеобразны по характеру и стилистическому рисунку поэмы «Джиган» (1935–1938) и «Письмоносец» (1938). Проникновенный лиризм сочетается в них с мягкой и доброй авторской улыбкой.
Джалиль написал четыре оперных либретто. Самое значительное из них — «Алтынчеч» («Золотоволосая», музыка композитора Н. Жиганова).
Около пяти лет Джалиль проработал редактором детских журналов. Писал передовые статьи, корреспонденции, готовил сатирические материалы и юморески под рубрикой «Из блокнота Шамбая», вел обширную переписку с читателями. В эти годы он приобрел вкус к работе с детьми, лучше узнал детскую психологию. Он пишет пионерские песни и марши, басня и стихотворные фельетоны, пейзажные зарисовки и изящные миниатюры для самых маленьких. Много писал Джалиль для детей и позднее.
В конце 30‑х — начале 40‑х годов Джалиль работает заведующим литературной частью Татарского оперного театра. Писатели Татарии выбирают его руководителем своей организации. Джалиль по-прежнему в гуще жизни, живет новыми творческими планами: задумывает роман из истории комсомола, начинает поэму о современной деревне.
Война перечеркнула эти планы.
…Иду по следам поэта. По следам войны, мужества, крови, смертей и песен. Нахожу в сыпучих песках на местах бывших концлагерей почерневшие от коррозии (а может быть, от крови людской?) — солдатские пуговицы, обрывки колючей проволоки, позеленевшие патронные гильзы… Иногда попадаются хрупкие, желтые обломки костей…
Давно разрушены бараки для военнопленных, сгнили шинели и гимнастерки, крепкие — без износу — солдатские ботинки превратились в ошметки.
Многое истлело и стало трухой. Но песни поэта, как и десятки лет назад, обжигают свежестью и силой страсти.
23 июня 1941 года, на второй день войны, Джалиль отнес в военкомат заявление с просьбой направить его на фронт, а 13 июля надел военную форму. Окончив краткосрочные курсы политработников, он прибыл на Волховский фронт корреспондентом армейской газеты <Отвага>.
Началась жизнь политработника и военкора, полная трудностей, лишений, риска. «Только на передовой линии можно видеть нужных героев, черпать материал, следить за боевыми фактами, без которых невозможно сделать газету оперативной и боевой,- писал Джалиль своему другу Г. Кашшафу.- Моя жизнь сейчас проходит в боевой об-становке и в кропотливой работе. Поэтому я сейчас ограничиваюсь фронтовой лирикой, а за большие вещи возьмусь после победы, если останусь жив*****».
В первые недели Отечественной войны Джалиль написал цикл стихотворений <Против врага>, куда вошли боевые песни, марши, страстные патриотические стихи, построенные как взволнованный поэтический монолог.
Иной характер носят стихи, написанные на фронте. На смену патетическому монологу и открытой публицистичности приходит фронтовая лирика, просто и достоверно раскрывающая чувства и мысли человека на войне.
У входа в фашистскую тюрьму Плетцензее установлена мемориальная урна с прахом казненных и замученных во всех концлагерях фашистской Германии. Неподалеку воздвигнута памятная стена с надписью: «Жертвам гитлеровской диктатуры 1933 — 1945 годов». На специальных подставках висят траурные венки. Одна из комнат барака для казней превращена в музей. По стенам развешены материалы о тюрьме Плетцензее, фотографии участников покушения на Гитлера, документы других жертв гитлеризма.
Комната для казней осталась в первозданном виде. Решетка для стока обильно лившейся крови, серый цементный пол… Стены и потолки побелили,- иначе мрачная давящая атмосфера была бы просто невыносимой.
Терпеливо дожидаемся, пока схлынет пестрая волна туристов. Затем вдова поэта, Амина Джалиль, перешагивает через оградительный канат и кладет букет алых гвоздик на место, где казнили Мусу и его товарищей. Несколько минут молча, с опущенной головой стоим возле алых брызг на сером цементном полу.
В конце июня 1942 года при попытке прорвать кольцо окружения тяжело раненный, оглушенный взрывной волной Муса попал в плен. После многомесячных скитаний по лагерям для военнопленных Джалиля привезли в польскую крепость Демблин. Сюда гитлеровцы сгоняли татар, башкир, военнопленных других национальностей Поволжья. Муса встретил своих земляков, нашел тех, кому можно было доверять. Они составили ядро созданной им подпольной организации.”
В конце 1942 года фашисты развернули формирование так называемых «национальных легионов». В польском местечке Едлино они создали легион «Идель-Урал» (так как подавляющую часть легиона составляли волжские татары, немцы обычно называли его Волго-татарским). Нацисты вели идеологическую обработку пленных, готовясь использовать легионеров против Советской Армии. Сорвать замыслы фашистов, повернуть вложенное им в руки оружие против самих фашистов — такую задачу поставила подпольная группа. Подпольщики сумели проникнуть в редакцию издаваемой немецким командованием газеты «Идель-Урал», печатали и распространяли антифашистские листовки, создавали тщательно законспирированные подпольные группы — «пятерки».
Первый же батальон Волго-татарского легиона, посланный на Восточный фронт, поднял восстание, перебил немецких офицеров и влился в отряд белорусских партизан (февраль 1943 года).
В августе 1943 года гитлеровцам удалось напасть на след подпольной группы. Джалиля и большинство его боевых товарищей арестовали. Начались дни и ночи допросов, пыток. Гестаповцы сломали поэту руку, отбили почки. Тело исполосовали резиновыми шлангами. Раздробленные пальцы распухли и почти не гнулись. Но поэт не сдался. Он и в тюрьме продолжал схватку с фашизмом,- своим творчеством.
23 апреля 1945 года 79‑й стрелковый корпус Советской Армии, наступавший в направлении рейхстага, вышел на рубеж берлинских улиц Ратеноверштрассе и Турмштрассе. Впереди сквозь дым разрывов показалось мрачное серое здание за высокой кирпичной стеной — тюрьма Моабит. Когда бойцы ворвались во двор тюрьмы, там уже никого не было. Лишь ветер носил по двору мусор, обрывки бумаги, ворошил страницы книг, выброшенных взрывом из тюремной библиотеки. На чистой страничке одной из них кто-то из солдат заметил запись на русском языке: «Я, татарский поэт Муса Джалиль, заключен в Моабитскую тюрьму как пленный, которому предъявлены политические обвинения, и, наверное, буду скоро расстрелян. Если кому-нибудь из русских попадет эта запись, пусть передадут привет от меня товарищам-писателям в Москве, сообщат семье». Бойцы переслали этот листок в Москву, в Союз писателей. Так на Родину пришла первая весть о подвиге Джалиля.
Об ужасах фашистской неволи написано немало. Едва ли не каждый год появляются новые книги, пьесы, фильмы на эту тему… Но никто не расскажет об этом так, как это сделали сами узники концентрационных лагерей и тюрем, свидетели и жертвы кровавой трагедии. В их свидетельствах — нечто большее, чем суровая достоверность факта. В них большая человеческая правда, за которую заплачено ценой собственной жизни.
Одним из таких неповторимых, обжигающих своей подлинностью документов являются и «Моабитские тетради» Джалиля. В них мало бытовых деталей, почти нет описаний тюремных камер, мытарств и жестоких унижений, которым подвергались узники. В этих стихах иного рода конкретность — эмоциональная, психологическая.
По многим стихам моабитского цикла видно, как нелегко приходилось Джалилю. Тоска и отчаяние тяжелым комом застревали в горле. Надо знать жизнелюбие Мусы, его общительность, привязанность к друзьям, жене, дочурке Чулпан, его любовь к людям, чтобы понять всю тяжесть вынужденного одиночества. Нет, не физические страдания, даже не близость смерти угнетали Джалиля, а разлука с Родиной. Он не был уверен, что Родина узнает правду, не знал, вырвутся ли на волю его стихи. Вдруг фашистам удастся оболгать его, и на Родине будут думать о нем как о предателе?
Когда читаешь даже самые безысходные строки Джалиля, в душе не остается тяжелого чувства. Наоборот, чувствуешь гордость за человека, за величие и благородство его души. Человек, который так любит Родину, свой народ, так привязан к ним тысячами живых нитей, не может исчезнуть бесследно. Он существует не только в себе, для себя, но и в сердцах, помыслах, памяти многих и многих людей. В «Моабитских тетрадях» нет мотивов обреченности, пассивной жертвенности, как не было их в здоровой, влюбленной в жизнь душе поэта.
Все, о чем рассказано в «Моабитских тетрадях»,- глубоко личное, сокровенное. Но от этого оно не перестает быть общественно значимым. Здесь найден тот чудесный сплав личного и общенародного, к которому поэт стремился всю жизнь.
То, что накапливалось в творчестве Джалиля постепенно, годами, проявилось в ослепительно-яркой вспышке. Со страниц «Моабитских тетрадей» перед нами встает не просто талант, принадлежащий одному народу, а поэт, по праву принадлежащий к лучшим сынам человечества.
Одно из главных достоинств моабитского цикла, обеспечивших его широчайшую популярность, — ощущение подлинности. Мы верим каждому слову, ощущаем ледяное дыхание смерти, стоявшей за спиной поэта. И острая боль разлуки, и тоска по воле, и горечь, и сомнения, и гордое презрение к смерти, и ненависть к врагу — все это воссоздано с потрясающей силой.
В «Моабитских тетрадях» поражает острота ощущения полноты жизни в предчувствии близкой смерти. Нерв цикла, его стержневой конфликт — извечное столкновение человечного и бесчеловечного. Джалиль, встретившись с фашизмом лицом к лицу, с особенной остротой и наглядностью выразил мысль об античеловеческой сущности гитлеризма. В таких стихах, как «Волшебный клубок», «Варварство», «Перед судом», разоблачается не просто жестокость и бездушие палачей. Всей логикой художественных образов поэт подводит к мысли, что фашизм органически враждебен живому. Фашизм и смерть синонимы — для поэта.>
Ненависть к фашизму как к социальному явлению нигде не оборачивается у Джалиля ненавистью к немецкому народу. Поэт с большим уважением относится к Германии Маркса и Тельмана, Гете и Гейне, Баха и Бетховена. Брошенный в каменный мешок Моабитской тюрьмы, со дня на день ожидая смертной казни, он не верит в то, что весь немецкий народ отравлен ядом нацизма. Глубоко символично, что, задыхаясь во мраке фашистской ночи, поэт тоскует о солнце — солнце знания, передовой культуры, животворных идей марксизма,- верит в то, что оно засияет над обновленной Германией («В стране Алман»).
Спокойная и стойкая уверенность в победе, в неодолимости сил жизни рождает оптимистический тон «Моабитских тетрадей». Стихи, написанные накануне казни, то и дело озаряются улыбкой спокойного, уверенного в своем достоинстве человека, а нередко в них звучит смех.
Указом Президиума Верховного Совета СССР от 2 февраля 1956 года за исключительную стойкость и мужество, проявленные в боях с немецко-фашистскими захватчиками в Великой Отечественной войне, Мусе Джалилю посмертно присвоено звание Героя Советского Союза. А еще через год Комитет по Ленинским и Государственным премиям в области литературы и искусства при Совете Министров СССР присудил Мусе Джалилю — первому среди поэтов — Ленинскую премию за цикл стихотворений «Моабитская тетрадь».
В одном из костелов Варшавы я видел урну с сердцем Шопена. В торжественном полумраке звучала бессмертная музыка гениального польского композитора. Люди стояли молча, приобщаясь к великому, светлея душой.
А где похоронено сердце Джалиля?
Мы пока не можем ответить на этот вопрос с полной определенностью. Известно лишь, что в конце августа 1944 года фашисты вывозили трупы казненных в район неподалеку от местечка Зеебург, что в нескольких километрах западнее Берлина.
Я побывал в этих местах. Осевшие, полу обвале иные рвы во многих местах поросли зелеными елочками, хлыстами белоствольных берез. Где-то здесь, в безвестном рву, среди тысяч таких же, как он, жертв фашистского режима покоится сердце поэта. И проросшие сквозь него корни деревьев ‑как живые нити, связывающие поэта с большим миром, миром солнца, неба и парения птиц.
